Дело Бродского
Иосиф Александрович Бродский – единственный ребенок в семье ленинградских интеллигентов – родился 24 мая 1940 г. в Ленинграде. Отец, Александр Иванович Бродский (1903-1984), был фотографом-профессионалом, во время войны – военным корреспондентом на Ленинградском фронте, после войны служил на флоте (капитан 3-го ранга), мать, Мария Моисеевна Вольперт (1905-1983), во время войны в качестве переводчика помогала получать информацию от военнопленных, после войны работала бухгалтером. В 1955 семья Бродских переехала в большую коммунальную квартиру в Доме Мурузи на Литейном проспекте 24/27, и юный Иосиф постепенно отгородил шкафами в ней свое личное пространство, эти знаменитые «полторы комнаты», ставшие его кабинетом, спальней, местом приема гостей, значившие так много в становлении его характера и развитии самостоятельности и свободы мышления... О своем детстве Бродский вспоминал неохотно: «Русские не придают детству большого значения. Я, по крайней мере, не придаю. Обычное детство. Я не думаю, что детские впечатления играют важную роль в дальнейшем развитии».
Уже в отрочестве проявились его самостоятельность, решительность, твердый характер. В 1955 году, не доучившись в школе (ушел из 8 класса средней школы № 196 на Моховой), поступил работать на военный завод фрезеровщиком, выбрав для себя самообразование, главным образом, многочтение: «Начиналось это как накопление знаний, но превратилось в самое важное занятие, ради которого можно пожертвовать всем. Книги стали первой и единственной реальностью» Пожелав стать хирургом, начал работать помощником прозектора в морге госпиталя тюрьмы «Кресты»: «в шестнадцать лет я хотел стать хирургом, даже целый месяц ходил в морг анатомировать трупы» В 1956 г. впервые, как многие в его возрасте, попытался рифмовать.
Интенсивно изучал новые языки (прежде всего – английский, польский), посещал лекции на филологическом факультете ЛГУ, изучал историю литературы, начал переводить (с начала 60-х гг. заключил договора с издательствами и работал как профессиональный поэт-переводчик), и непрерывно писал свои, оригинальные стихи – не пытаясь угодить социальному заказу, напрочь отвергая всяческую банальность, но дерзая непрерывно искать новую тему, свежие интонацию и звук, неожиданную (часто смысловую) рифму, сильный запоминающийся образ.
Друг поэта Я.Гордин так охарактеризовал молодого Бродского в те годы: «Определяющей чертой Иосифа в те времена была совершенная естественность, органичность поведения. Смею утверждать, что он был самым свободным человеком среди нас, – небольшого круга людей, связанных дружески и общественно, – людей далеко не рабской психологии. Ему был труден даже скромный бытовой конформизм. Он был – повторяю – естествен во всех своих проявлениях. К нему вполне применимы были известные слова Грибоедова: «Я пишу как живу – свободно и свободно» .
Начало известности молодого поэта на родине связано, увы, не с его поэзией, а с тем, что на Бродского обратили внимание власти и начали кампанию травли с использованием привычных для власти шаблонов.
В 1963 году обострились его отношения с властью в Ленинграде. Несмотря на то что Бродский не писал прямых политических стихов против советской власти, независимость формы и содержания его стихов плюс независимость личного поведения приводили в раздражение идеологических надзирателей.
29 ноября 1963 г. в газете «Вечерний Ленинград» за подписью А.Ионина, Я.Лернера, М.Медведева был опубликован пасквиль «Окололитературный трутень» на Бродского, где о нем и его ближайшем окружении было сказано, в частности, следующее:
«...Несколько лет назад в окололитературных кругах Ленинграда появился молодой человек, именовавший себя стихотворцем. <...> Приятели звали его запросто – Осей. В иных местах его величали полным именем – Иосиф Бродский. С чем же хотел прийти этот самоуверенный юнец в литературу? На его счету был десяток-другой стихотворений, переписанных в тоненькую тетрадку, и все эти стихотворения свидетельствовали о том, что мировоззрение их автора явно ущербно. Он подражал поэтам, проповедовавшим пессимизм и неверие в человека, его стихи представляют смесь из декадентщины, модернизма и самой обыкновенной тарабарщины. Жалко выглядели убогие подражательные попытки Бродского. Впрочем, что-либо самостоятельное сотворить он не мог: силенок не хватало. Не хватало знаний, культуры. Да и какие могут быть знания у недоучки, не окончившего даже среднюю школу?»
В конце статьи содержался прямой призыв к органам оградить Ленинград и ленинградцев от опасного трутня:
Фельетон от начала до конца был клеветой. Подлинной же причиной была независимость писателя, причем независимость не политическая (политических мотивов в его стихах вовсе не было), а в независимости эстетической, потому что сам язык был не похож на то, что в общественном эстетическом сознании принято отождествлять с языком поэзии, с поэтическими темами и образами. Он был оригинален.
Организованная травля разрасталась; оставаться в Ленинграде Бродскому было опасно; во избежание ареста друзья в декабре 1963 г. увезли поэта в Москву.
2 января 1964 г., в квартире переехавшего в Москву Е.Рейна на Кировской, Бродский узнал от Л.Штерн, что его невеста Марина Павловна Басманова (родители молодых с обеих сторон резко отрицательно относились к их встречам) встретила Новый год вместе с Д.Бобышевым на даче общих друзей Шейниных в Зеленогорске (под Ленинградом). Поэт, полный дурных предчувствий, срочно вернулся в Ленинград, где узнал о постельной измене невесты и низменном, бытовом предательстве своего друга. Известно, что он встретился с Д.Бобышевым и, после разговора, порвал с ним отношения навсегда.
Двадцатитрехлетний Бродский чрезвычайно тяжело пережил этот двойной гадкий удар от очень близких ему людей (возможно, исключительная сила этих переживаний, которые он выносил в себе, в значительной степени усугубила его сердечную болезнь, ставшую причиной его преждевременной смерти).
Вскоре его ждала другая беда: вечером 13 февраля 1964 года на улице Иосиф Бродский был неожиданно арестован.
После первого закрытого судебного разбирательства 18 февраля в районном суде на улице Восстания поэт был помещен в судебную психбольницу («психушку»), «где три недели подвергался издевательским экспериментам, но был признан психически здоровым и трудоспособным»
Там он впервые глубоко осознает свою зависимость от пространства обитания, его форм и пропорций: «Это самое важное – пространство, в котором находишься. Помню, когда мне было года двадцать три, меня насильно засадили в психиатрическую больницу, и само «лечение», все эти уколы и всякие довольно неприятные вещи, лекарства, которые мне давали и т.д., не производили на меня такого тягостного впечатления, как комната, в которой я находился. Здание было построено в XIX веке, и размеры окон были несколько... Отношение размеров окон к величине комнаты было довольно странным, непропорциональным. То есть окна были на какую-нибудь восьмую меньше, чем должны быть. Это доводило меня почти до помешательства...»
Осужден Бродский был 13 марта 1964-го года. Попытки его осудить начались еще с конца 62-го года. Дело, было заведено по записке заведующего Отделом административных органов ЦК КПСС Николая Романовича Миронова Генеральному прокурору СССР Руденко. Записка датирована 29-м февраля 1964-го года, незадолго до судебного заседания по делу Бродского. Миронов писал Руденко, что «направляет ему письма авторитетных товарищей, которые ответственно утверждают о беззаконии, допущенном в Ленинграде в отношении 22-х летнего поэта и переводчика Иосифа Бродского. Просим все это проверить, принять необходимые меры и информировать авторов писем и отдел ЦК КПСС» .
Кроме того, и поступивший тогда в прокуратуру протест представителей писательской общественности. Из дальнейших документов следует, что вот те самые авторитетные товарищи, которых упоминал Миронов, это скорее всего писатели Чуковский, Маршак. Соответственно, на основании этой бумаги в прокуратуре было заведено дело. Дальше дело происходило так: на эту бумагу был шлепнут красный штамп «особый контроль», все очень «как у взрослых». И дальше параллельно с судом туда поступали какие-то бумаги текущие. Сначала это дело велось вполне в русле судебного преследования Бродского. Московские прокуроры читали это все дело и соглашались с тем, что, да, Бродский как тунеядец осужден совершенно правильно. Несмотря на то, что тогда в этом деле были подшиты очень обстоятельные обширные протесты, в первую очередь писательницы Грудининой, которые довольно подробно излагали суть дела.
Из содержащегося в «деле Бродского» письма членов Союза писателей Натальи Грудининой, Натальи Долининой и Ефима Эткинда председателю Ленгорсуда Ермакову. 9-е марта 1964-го года: «...Не пора ли кончить издевательство над талантливым двадцатитрехлетним парнем и дать ему возможность спокойно идти к намеченной цели и вести работу, соответствующую его способностям и призванию? Не пора ли начать воспитывать Бродского (а он нуждается в воспитании) иными, правильными методами?
Неужели партийные работники, работники милиции и суда не понимают, что ошибки, допущенные в деле Бродского, подрывают их авторитет и мешают правильному воспитанию молодежи и пресечению нездоровых настроений?
...Ведь всем понятно, что после двадцатого и двадцать второго съездов прошло не так много времени, что нормы советской законности еще не во всех головах сидят крепко и что допустить дело Бродского - значит допустить рецидив нарушения законности» .
Второй, открытый, суд (выездное заседание Дзержинского народного суда по делу И.А.Бродского, обвиненного в тунеядстве) состоялся 13 марта 1964 г. в помещении клуба 15-й ремстройконторы (Набережная Фонтанки, д. 22)
Протокол заседания опубликован Ю.Варшавским в 1998 г., но уже в 1964 г. широчайшую известность в России и за рубежом получила стенограмма заседания «Запись судебного разбирательства по делу И.Бродского», выполненная журналисткой и писательницей Фридой Абрамовной Вигдоровой. Решение суда – высылка на 5 лет с обязательным привлечением к физическому труду.
В зале, где проходил суд присутствовала педагог, писатель и журналист Ф.А. Вигдорова, которая вела записи по ходу процесса - вначале открыто, а потом, когда судья запретил ей это делать, - тайком. Ей удалось сделать стенографию всего судебного процесса, и вскоре эти материалы под названием «Судилище» стали распространяться в рукописных и машинописных вариантах по стране. Благодаря этому публицистическому документу имя Бродского стало известно людям, до тех пор не слыхавших о нём практически ничего. Кроме того, он стал одним из первых проявлений того культурного феномена, который получил название «самиздат». Самиздат сыграл большую роль в отечественной культуре. В нем писатели распространяли произведения, которые не были допущены в печать коммунистической цензурой. Впрочем, это не было чем-то новым в русской литературе. Можно вспомнить, например, комедию «Горе от ума» А.С. Грибоедова, которая не была допущена в печать при жизни автора, но стала известна всем грамотным людям благодаря нескольким десяткам тысяч рукописных списков. В списках распространялась и книга Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву» .
Благодаря Ф.А. Вигдоровой в борьбу за отмену несправедливого приговора включились одни из самых известных писателей того времени: К.Г. Паустовский, К.И. Чуковский, С.Я. Маршак, А.Т. Твардовский, Ю.П. Герман, А.А. Ахматова. Усилия их не пропали даром, и в сентябре 1965 года Иосиф Бродский вернулся в Ленинград. Пока Бродский находился в ссылке, в США вышла книга его сочинений «Стихи и поэмы» (1965). Там же, в США, вышла в 1970 вторая его книга под названием «Остановка в пустыне». За это время на родине не было напечатано ни одного оригинального стихотворения Бродского. В ленинградских газетах и журналах печатались только стихи для детей, которые служили ему средством заработка. Лишь в конце 1987 года, перед присуждением Бродскому Нобелевкой премии, в СССР было опубликовано 4 оригинальных его стихотворения. В этот период своей жизни Бродский много работал, выступал с чтением своих стихов, часто бывал в Прибалтике (там состоялся вечер его поэзии в Тарту). Занятия переводами расширяли культурный кругозор поэта, оттачивали его поэтическую технику.
Бродский был лишен возможности представить доказательства своей невиновности. Однако и представленных доказательств того, что было сказано в суде, достаточно, чтобы сделать вывод о том, что Бродский не тунеядец .
«Тот, кто не был на суде 13 марта, пишет Гордин, не может себе представить атмосферы этого инквизиционного действа - возбужденный, наэлектризованный, резко разделенный на две неравные части зал, стоящие вдоль стен дружинники, зорко озирающие публику, уверенные, что они помогают свершиться справедливости, трогательные в своем сварливом невежестве народные заседатели... Но, конечно, квинтэссенцией этой атмосферы было поведение судьи Савельевой - наглое, торжествующее беззаконие, уверенность в полнейшей своей безнаказанности, горделивое сознание власти. И оплывшая от пьянства физиономия Воеводина, и жутковато-анекдотическое беснование Сорокина – все это было вполне отвратительно, но судья Савельева, пожалуй, единственная оказалась на полной высоте. Она выполнила задачу откровенно и последовательно - показала, в чьих руках реальная власть и что грозит любому из нас» .
После оглашения приговора дружинники пропустили к Иосифу только его родителей - Марию Моисеевну и Александра Ивановича.
На следующий же день в «Вечернем Ленинграде» а также газете «Смена» появилась информация, так сказать, закрепляющая «успех».
Бродский был отправлен по этапу в деревню Норинское Коношского района Архангельской области.
«В Норинской сначала я жил у добрейшей доярки, потом снял комнату в избе старого крестьянина. То немногое, что я зарабатывал, уходило на оплату жилья, а иногда я одалживал деньги хозяину, который заходил ко мне и просил три рубля на водку»
Гордин вспоминает: «Деревня находится километрах в тридцати от железной дороги, окружена болотистыми северными лесами. Иосиф делал там самую разную физическую работу. Когда мы с писателем Игорем Ефимовым приехали к нему в октябре шестьдесят четвертого года, он был приставлен к зернохранилищу – лопатить зерно, чтоб не грелось. Относились к нему в деревне хорошо, совершенно не подозревая, что этот вежливый и спокойный тунеядец возьмет их деревню с собой в историю мировой литературы» .
Избу, в которую поселили Бродского, срубил в прошлом веке прадед хозяйки.
В комнате (четыре на пять шагов), где жил поэт, умещались только диван и стол. Стены обшиты широкими досками, пол – из грубых еловых плах. В окно видны кусочек главной деревенской улицы, избы напротив, за ними – луг и дальше – темная полоска леса. Хозяйка, Таисия Ивановна, вспоминала: «Послал его бригадир жердья для огорожи секти. Топор ему навострили. А он секти-то не умеет – задыхается, и все ладони в волдырях. Дак бригадир Лазарев Борис Игнатьевич стал Иосифа на легкую работу ставить. Вот зерно лопатил на гумне со старухами, телят пас, дак в малину усядется и, пока не наестся, не вылезет из малины. А телята разбрелись. Он бегом за ними. Кричу ему: не бегай бегом, растрясешь малину-то, я сейчас железиной поколочу, и телята вернутся все!»
Во время ссылки его навестили друзья – Е.Рейн и А.Найман, привезшие письмо от Ахматовой и сделавшие снимки опального поэта.
После примирения, в Норинскую к Бродскому приезжала М.Басманова, родившпая в 1967 г. от него сына Андрея (несмотря на протесты Бродского, Андрей был записан в метриках Осиповичем с фамилией Басманов).
Л.К.Чуковская вспоминает, что, когда Бродского осудили, Ф.А.Вигдорова отправила ему в ссылку свою единственную печатную машинку.
Годы спустя в интервью Майклу Скаммелю на вопрос: «Как на Вашу работу повлияли суд и заключение?» Бродский ответил: «Вы знаете, я думаю, это даже пошло мне на пользу, потому что те два года, которые я провел в деревне, – самое лучшее время моей жизни. Я работал тогда больше, чем когда бы то ни было. Днем мне приходилось выполнять физическую работу, но поскольку это был труд в сельском хозяйстве, а не работа на заводе, существовало много периодов отдыха, когда делать нам было нечего».
В 1965 г., под давлением мировой общественности, решением Верховного суда РСФСР срок высылки сокращен до фактически отбытого (1 год, 5 месяцев).
В 1965 г. в Нью-Йорке вышла первая книга Иосифа Бродского на русском языке «Стихотворения и поэмы». Поэт в 1972 г. отзывался об этом событии так: «Я очень хорошо помню свои ощущения от моей первой книги, вышедшей по-русски в Нью-Йорке. У меня было ощущение какой-то смехотворности произошедшего. До меня никак не доходило, что же произошло и что это за книга» .
Вернувшийся досрочно из ссылки (сентябрь 1965 г.), Бродский попытался активно включиться в литературный процесс.
Он упорно и напряженно учился на образцах, анализировал удачи и неудачи других поэтов, осваивал новые ритмы и строфику, чрезвычайно продуктивно работал творчески, писал оригинальные стихи, переводил, читал стихи и переводы на литературных вечерах. Оказии и творческие командировки вели его из Ленинграда в Москву, Палангу, Ялту, Гурзуф...
Тем временем российские спецорганы ускоренно готовили высылку неудобного, несломленного, бескомпромиссного поэта Иосифа Бродского за рубеж.
Рано утром 4 июня 1972 года, покидая страну, как казалось и оказалось, навсегда, собираясь в аэропорт «Пулково», Иосиф Бродский написал письмо Генеральному секретарю КПСС Леониду Брежневу, в котором выразил надежду, что ему разрешат публиковаться в русских журналах и книгах.
«Уважаемый Леонид Ильич, покидая Россию не по собственной воле, о чем Вам, может быть, известно, я решаюсь обратиться к Вам с просьбой, право на которую мне дает твердое сознание того, что все, что сделано мною за 15 лет литературной работы, служит и еще послужит только к славе русской культуры, ничему другому.
Мне горько уезжать из России. Я здесь родился, вырос, жил, и всем, что имею за душой, я обязан ей. Все плохое, что выпадало на мою долю, с лихвой перекрывалось хорошим, и я никогда не чувствовал себя обиженным Отечеством. Не чувствую и сейчас»
Летом 1972 года власти вынудили писателя покинуть родную страну, и он оказался в США. Первая его должность в этой стране - преподаватель Мичиганского университета. Затем он переехал в Нью-Йорк и стал профессором Колумбийского университета, а также преподавал в колледжах Нью-Йорка и Новой Англии. Доктор филологических наук, профессор Смоленского педагогического института В.С. Баевский писал о Бродском: «Когда читаешь работы этого профессора с семиклассным образованием об Эудженио Монтале, Уистине Хью, Одене и Дереке Уолкотте, о Платонове, Цветаевой и Мандельштаме; когда читаешь новаторские стихи этого поэта с семиклассным образованием, который впитал в себя всю мировую культурную традицию от античности до наших дней и сумел остаться оригинальным, - приходится только развести руками и согласиться с Карлом Проффером, назвавшим Бродского гением-самоучкой...» .
Кроме первых двух поэтических сборников в США вышли и другие: «В Англии» (1977), «Конец прекрасной эпохи» (1977), «Часть речи» (1977), «Римские элегии» (1982), «Новые стансы в Августе» (1983), «Урания» (1987); кроме того, изданы его трехактная драма «Мрамор» (1984) и по-английски книга «Меньше, чем единица» (1986). Вообще в это время Бродский все чаще выступал как англоязычный автор (в частности как переводчик собственной поэзии). В этом качестве он удостоился премии муниципалитета Нью-Йорка за вклад в культурную жизнь города.
22 октября 1987 года Шведская академия объявила имя очередного нобелевского лауреата по литературе. Им стал Иосиф Бродский. Он пятый русский писатель после И.Бунина (1933), Б.Пастернака (1958), М.Шолохова (1965) и А.Солженицина (1970), удостоившийся этой высокой награды. Бродский стал одним из самых молодых нобелевских лауреатов по литературе. После присуждения ему Нобелевской премии его стихи и поэмы стали широко распространяться и в России. Были изданы даже несколько собраний его сочинений.
В апреле 1996 года Бродского не стало. Он умер, так и не успев приехать в Санкт-Петербург, о чем страстно мечтал все годы, проведенные за границей.